Внутренняя секреция и ее клиническое значение

• Шервинский Василий Дмитриевич

Уважаемые коллеги!

Эндокринология как область науки с каждым годом привлекает к себе все большее внимание исследователей. Развитию ее главным образом способствуют накопление знаний в области гормонов, разработка и усовершенствование старых, уже суще­ствующих методов диагностики, включая способы получения прижизненного изображения эндокринных органов и систем.

Эндокринология, как и любые другие медицинские науки, в течение последнего столетия пережила много разных событий, что послужило мощным стимулом к ее развитию.

Рассуждая о перспективах, в первую очередь мы должны хорошо помнить и знать свое прошлое. В этой связи мы посчитали крайне интересным опубликовать именно в этом номере журнала статью основателя Российского общества эндокринологов и основателя нашей кафедры, 85-летний юбилей которой мы отмечаем, профессора Василия Дмитриевича Шервинского "Вну­тренняя секреция и ее клиническое значение" из книги "Основы эндокринологии" (Москва, 1929 г.).

Аметов А.С., доктор медицинских наук, профессор, заведующий кафедрой эндокринологии ФГБОУ ДПО "Российская медицинская академия непрерывного профессионального образования" Минздрава России

ВНУТРЕННЯЯ СЕКРЕЦИЯ И ЕЕ КЛИНИЧЕСКОЕ ЗНАЧЕНИЕ (Стиль автора сохранен. - Прим. ред.)

Раскрытие тайн, заложенных, как сказано, в тех ничтожных по величине органах, которые не обращали в течение веков на себя внимание исследователей и которые оказались несущими на себе столь важные функции, произвело в высшей степени существенное влияние на клиническое изучение больных и обогатило в конце концов так называемую частную патологию и терапию целой новой главой. Чем теснее и чаще сопоставлялись клинические наблюдения, экспериментальные данные и патологоанатомические изыскания, тем все более и более выяснялась самостоятельность и этиоло­гическая сущность многих болезней и их связь с изменением функций эндокринных органов. Стоит только взглянуть на перечень статей, помещенных во второй части этого руководства, чтобы составить себе понятие о том количестве болезней, которые связываются в настоящее время с органами внутренней секреции. Само собой разуме­ется, что одни болезни имеют, может быть, больше оснований считаться зависимыми от нарушения нормальной деятельности эндокринных органов, другие меньше. Как было уже упомянуто выше, базедова болезнь и микседема могут считаться класси­ческими примерами самостоятельных нозологических единиц, развитие которых обу­словливается изменениями щитовидных желез. Но, например, такая форма болезни, которая известна под именем несахарного мочеизнурения (diabetes insipidus), возбуж­дает у некоторых исследователей сомнения относительно ее зависимости от изменения функций задней доли мозгового придатка.

Это оправдывается тем непостоянством в патологоанатомических находках при вскры­тии страдавших несахарным мочеизнурением, непостоянством, вызывающим даже сомне­ние: представляет ли diabetes insipidus самостоятельную нозологическую единицу и не есть ли это только симптом каких-то неизвестных доселе болезней. Что неизвестно, то пока остается неизвестным; надо только помнить, что не всякая полиурия есть diabetes insipidus. Клинически эта болезнь так ярко отделяется от других форм болезней, что трудно сомневаться в ее самостоятельности как нозологической единицы. Мы не будем входить в рассмотрение этого вопроса теперь, ибо это найдет себе место в соответству­ющей главе руководства. Мы приводим эту форму болезни как пример главы, недо­статочно еще разработанной. Нам важна здесь одна сторона дела, а именно: находится ли развитие несахарного мочеизнурения в зависимо­сти от измененной или утраченной функции мозго­вого придатка. Эксперимент дает нам некоторое указа­ние на это: экстирпация мозгового придатка вызывает у животных увеличенное количество выделяемой мочи. Но это, может быть, происходит вследствие поврежде­ния соседних отделов нервной системы, что особенно оттеняют работы в лаборатории проф. Богомолеца. Клиническая практика дает нам в этом отношении очень важные данные. Клинический, точно установ­ленный факт благоприятного действия вытяжки из задней доли гипофиза на больных, страдающих неса­харным мочеизнурением, которые почти с математи­ческой точностью начинают выделять гораздо менее мочи и совершенно избавляются от мучительного чув­ства постоянной жажды, как только им вводят под кожу так назывемый питуитрин Р, ясно говорит за указанную выше зависимость. Это клиническое данное носит на себе характер точного эксперимента, пожа­луй, даже настолько, что невольно возникает вопрос, нужно ли прибегать к экспериментальному исследова­нию для решения его. Если видеть противоречие здесь в том, что ни один случай diabetes insipidus еще не был излечен такой заместительной органотерапией, то это возражение несущественно. При микседеме, например, прихо­дится давать препараты щитовидной железы в течение многих лет, потому что в этих случаях необходимо вводить в организм почти постоянно тот биохимический агент, отсутствие которого вызывает болезнь. То же относится и к diabetes insipidus.

Я могу, например, указать на случай, где назначенный мною питуитрин Р боль­ная принимала в течение месяцев; жажда у нее прекратилась, силы восстановились, количество мочи значительно уменьшилось, больная прибавила в весе и, главное, сделалась снова работоспособной. Само собой разумеется, что ей предложено вводить в организм то же вещество и далее, ибо что же остается делать, как не пополнять то, чего не достает. Факт благоприятного влияния экстракта из задней доли гипофиза на diabetes insipidus есть факт положительный и, несомненно, указывающий на то, что мозговой придаток имеет отношение к этой болезни.

Gley, Camus и др. давно уже указывали на то, что во многих процессах (обмена, водяного баланса), которые связывались с отправлениями мозгового придатка, значи­тельную роль играет не самый придаток, а pars subthalamica промежуточного мозга. Эксперименты, поставленные ad hoc, действительно указывают на постоянное измене­ние указанной части мозга при операциях на мозговом придатке. Однако это обсто­ятельство нисколько не меняет дела. Патологоанатомические изменения в нервных элементах этого участка при повреждениях гипофиза указывают только на то, что при операциях в этой трудно доступной области невозможно избежать повреждения моз­говой субстанции, а с другой стороны, может быть, повреждения мозгового придатка влекут за собой повреждения промежуточного мозга, если гипофиз имеет некоторое отношение к питанию и отправлениям его. Ясно, что эти два органа, мозговой при­даток и промежуточный мозг, тесно связаны между собой, и, вероятно, обмен и водя­ной баланс находятся в функциональной зависимости от взаимодействия этих двух частей; но вышеприведенный клинический факт несомненно говорит за положитель­ную роль мозгового придатка по отношению к указанным функциям организма. Экс­перименты и дальнейшие клинические наблюдения должны изучать подробности этого отдела физиологии, но основной факт и должен оставаться основным. Этот пример я привожу ради того, чтобы показать, какое значение имеют клинические наблюдения при установлении той или другой самостоятельной нозологической единицы. С дру­гой стороны, на этом примере также ясно видна все более и более вырисовывающа­яся связь органов внутренней секреции с нервной системой. Клиническая практика давным-давно уже указала, что развитие многих болезней, признанных в настоящее время эндокриногенными, зависит от состояния нервной системы. Базедова болезнь в огромном большинстве случаев, несомненно, развивается вслед за тем или иным потрясением нервной системы, все равно, будет оно хроническим или острым. Но так как нет базедовой болезни без изменения функции щитовидной железы, то с клини­ческой точки зрения нервная система должна оказывать сильнейшее воздействие на отправления этой железы. С другой стороны, клиническая практика также давно отме­тила, что симптомокомплекс базедовой болезни слагается из явлений, исходящих от нервной системы больных даже в тех случаях, где базедова болезнь была вызвана не непосредственным поражением нервной системы и где этиологические факторы были совсем иного порядка. По этому поводу можно напомнить, что Charcot, работавший в доэндокринологический период, считал базедову болезнь за своеобразное выражение большого невроза, близкого к истерии: так резко бросалась в глаза клиницисту связь этой болезни с нервной системой. Развитие сахарного мочеизнурения во многих слу­чаях также нельзя не поставить в связь с предшествовавшим поражением нервной системы, хотя в этих случаях указываемая зависимость не так рельефно выступает. Эмбриологическое развитие надпочечников указывает на тесную связь этих органов, по крайней мере их мозгового слоя с симпатической нервной системой; адреналин имеет сродство именно к этому отделу вегетативной нервной системы. Этих примеров доста­точно, чтобы указать на весьма тесную зависимость, которая как бы спаивает в одно целое эндокринную и нервную систему. Само собой разумеется, что это обстоятельство нисколько не умаляет значения ни той, ни другой. Что в гальванической цепи важнее для ее функционирования: цинк, уголь или жидкость? Только совокупность их обра­зует стройное целесообразное целое. Исследования взаимных соотношений указанных двух систем, эндокринной и нервной, расширяет как область их изучения, так и сферу практического приложения эндокринологических данных. При клинических исследо­ваниях должно всегда помнить про эту связь и про взаимное отношение органов вну­тренней секреции. Это последнее может зависеть от воздействия одной эндокринной железы на другую или путем непосредственного влияния самих инкретов, или через посредство нервной системы. Этот вопрос, очень интересный и сложный, требует еще многих изысканий, ибо наличные данные в науке, касающиеся этой проблемы, имеют более гипотетический характер, как и все схемы, ради него построенные.

Таким образом, в одних случаях самостоятельные нозологические формы устанав­ливаются довольно точно, в других - с некоторыми колебаниями, в третьих - дело является настолько неясным и зависящим от стольких факторов, что задача оказыва­ется пока что неразрешимой. Примеры всего этого будут ясно вырисовываться перед читателем по мере чтения этой книги. Надо, впрочем, заметить, что далеко не ко всем болезням, в основе которых лежат ненормальные функции эндокринных органов, можно применить такие же рассуждения, как только что высказанные относительно базедовой болезни. Во многих подобных заболеваниях больше предположений относи­тельно их этиологии, чем прочно установленных данных.

В этом пункте мы касаемся очень трудного общего вопроса об установлении отдель­ных нозологических форм, о номенклатуре болезней и о их классификации. Эти вопросы не раз были предметом обсуждения специальных международных комиссий ради того, чтобы выработать единую номенклатуру и классификацию болезней, что дало бы возможность сравнивать заболеваемость в различных странах. Но до сих пор мы еще далеки от обладания удовлетворительной номенклатурой и классификацией болезней. Да это и вполне понятно. Мы не можем здесь входить в рассмотрение этого большого вопроса, но раз его коснувшись, нельзя обойти его полным молчанием, тем более что как раз нам приходится говорить о самостоятельности тех или других болез­ненных состояний, в основе которых лежит изменение функций эндокринной системы. Только там самостоятельность болезни как нозологической единицы может быть строго определена, где имеется несомненная и всегда единая этиология болезни. К этому неизбежно присоединяются определенный патологоанатомический субстрат и клини­ческое проявление болезни, хотя бы и весьма варьирующее в различных случаях. Возьмем для примера tbc. Это - вполне определенная форма болезни, которая может локализоваться и выражаться клинически самым различным образом. Но как бы он ни проявлялся и где бы ни локализовался, это всегда будет tbc. Номенклатура здесь сомнений не вызывает, и tbc занимает место в классификации болезней совершенно определенное; при медико-статистической разработке материала все проявления tbc должны быть объединены в одну группу. Само собой разумеется, что и все остальные инфекционные болезни, острые или хронические, отличаются той же определенностью, как и приведенный пример. Это обстоятельство очень облегчает и делает более точной разработку медико-статистического материала, а стало быть, и более приближает нас к конечной цели таких разработок, т.е. к применению мер борьбы с этими болезнями в масштабе социальных мероприятий. Чем более мы будем проникать в познание существенных причин болезней, тем должно быть большее объединение разрозненных теперь болезней. Я даже осмелюсь высказать такое предположение. Многие болезни, считающиеся в настоящее время самостоятельными формами, как, например, артриты, артериосклероз, гипертензия, некоторые дерматиты и т.д., объединятся в одну большую группу того неправильного обмена веществ, который теперь мы обозначаем именем артритизма. Я этим предположением хочу только сказать, что необходимо гораздо более близкое знакомство с болезнями в смысле их этиологического понимания, чтобы устанавливать номенклатуру и классификацию. Это дело будущего. В настоящее же время провести строго этиологический принцип при определении отдельных нозологи­ческих форм невозможно, для этого недостает еще знаний. Вот почему мы не можем отделаться от принципа чисто клинического и отчасти патологоанатомического при определении болезней, и это еще долго будет нами руководить. Возьмем опять-таки для примера базедову болезнь. Совершенно определенная клиническая картина, непре­менное участие в развитии этой болезни измененной функции щитовидной железы и результаты лечения все это неизбежно заставляет отделить симптомокомплекс базедовой болезни в самостоятельную нозологическую единицу, связанную с пораже­нием щитовидной железы. Но этиология базедовой болезни может быть весьма раз­лична, и в смысле этиологического принципа она может быть отнесена и к Is, и к tbc, и к неврозам, и т.д. Но в подобном случае дело от этого пока существенно не изме­няется. Если базедова болезнь развивалась от воздействия сифилитической инфекции, то при статистике такие случаи должны отделяться в рубрику сифилиса, а с другой стороны, отмечаться как и базедова болезнь для суждения о частоте этой болезни в данной местности или среди данного населения. Это можно сравнить, например, с переломами ног; для учета переломов от железнодорожных несчастий, от уличного движения и т.п. надо принимать во внимание причину перелома, а для суждения о том, сколько было переломов ног вообще, надо принимать во внимание только пере­лом как таковой, т.е. как самостоятельную форму болезни. В этом замечается как бы некоторая двойственность отношения к отдельным болезненным формам, но это есть двойственность разработки, а не по существу.

Изменение в клиническом проявлении той или другой болезни происходит не только вследствие того, что тот или другой эндокринный орган вовлекается в болезневой про­цесс и присовокупляет к обычным симптомам болезни еще новые явления, свойствен­ные поражению именно этого эндокринного органа, но и по другим обстоятельствам. Pearce и van Allen путем экспериментов на животных убедились, что сифилис, конечно привитой, гораздо тяжелее протекает у животных тиреоидэктомированных, чем у нор­мальных. Этого, пожалуй, a priori можно было ожидать ввиду ослабления организма, которое следует вслед за тиреоидэктомией. Но это наводит мысль и на другой вопрос: насколько функции желез внутренней секреции могут влиять на проявление той или иной инфекции? Этот вопрос чрезвычайно интересный и важный в практическом отношении. Представим себе, что избыточная функция эндокринного органа влияет ослабляющим образом на известную инфекцию; тогда, естественно, следует вводить инкрет этого органа в организм, пораженный той же инфекцией, ради ослабления ее воздействия на организм. Эти вопросы, однако, совершенно еще не затронуты, но, я полагаю, что скоро и они привлекут на себя внимание исследователей.

Точное распознавание болезней, связанных с изменением функций эндокринных органов, зависит от рельефности их клинического явления. Но, помимо этих форм, встречается в жизни множество заболеваний, только подробное изучение которых и особо внимательное исследование больных дает возможность уяснения настоящего характера их. Многие болезни, которые прежде диагностировались как малокровие, неврастения, различные неврозы и т.п., оказываются в настоящее время лишь неясно выраженными формами определенных эндокринных заболеваний, так называемых французами formes frustes. Этот термин "fruste" очень удачно выражает соединенное с ним понятие о клиническом проявлении болезни. "Fruste" значит стертый, неясный, как, например, стертая медаль или монета, рисунок которых стерся настолько, что лишь при очень внимательном рассматривании и сравнении с монетами ясной чеканки можно распознать, к какой категории монет или медалей она относится. Точно так же клинические выражения того или другого эндокринного заболевания представляют иногда не типическую картину болезни, по которой ее легко распознать, а являют лишь некоторые черты этой классической картины, по которым только при очень внимательном наблюдении и обсуждении разрозненных симптомов можно поставить правильный диагноз.

Кроме того, при клиническом разборе вообще, как острых, так и хронических больных, следует всегда помнить о возможном участии в данном клиническом случае ненормальной функции тех или других эндокринных органов. Значение этих послед­них для жизни организма огромно, все равно, проявляется влияние этих органов через посредство нервной системы или непосредственно по действию их инкретов на состояние веществ в клетках и тканях. При различных болезнях органы внутренней секреции подвергаются изменению, т.е. так или иначе они вовлекаются в болезневой процесс, развившийся в организме. Это участие эндокринных органов в различных болезнях непременно отражается на клиническом появлении болезни. Это отражение в иных случаях нерельефно и так мало изменяет привычную клиническую форму болезни, что мы часто не принимаем во внимание влияние органов внутренней секре­ции, хотя, весьма вероятно, многие типические формы острых и хронических болезней создались при непременном участии этих органов. В других случаях мы поражаемся появлением при общем типическом выражении болезни отдельных симптомов, которые обычно не входят в клиническую картину данной болезни. Обсудивши основательно эти необычные симптомы, нередко можно прийти к заключению, что они зависят от большего, чем обычно, участия того или иного эндокринного органа в данной болезни. Так, например, необычно частый пульс или особая потливость в первом периоде течения брюшного тифа могут зависеть от сопутствующего раздражения щитовидной железы, измененная функция которой отклоняет ход брюшного тифа от обычной его колеи. Особая нервная раздражительность, беспокойство, плохой сон и сердцебиение, появляющееся иногда в течение, например, затяжного воспаления легких, также могут быть следствием участия в болезневом процессе щитовидной железы. Благоприятное влияние на таких больных антитиреокрина и устранение указанных симптомов этим средством подтверждают диагностику. Клиническое мышление, долженствующее всегда быть многосторонним, не может, конечно, оставлять вне своего внимания и эндокри­нологические функции при разборе симптоматологии различных болезней. Помимо уяснения этим путем клинической картины болезни, это направляет терапию на более правильный путь. Конечно, наше сравнительно малое знакомство с эндокринными органами и сложный комплекс их соотношений между собой и с другими орга­нами очень затрудняет диагностику, но все же клиническое мышление, направленное и в эту сторону, должно способствовать расширению нашего диагностического гори­зонта. Хорошо известно теперь изменение надпочечников при многих инфекцион­ных болезнях и особенно при дифтерии. Поражение столь необходимых для жизни органов, как надпочечники, должно оказывать резкое влияние на течение и исход болезни: общая слабость, адинамия, падение давления, гипотоническое состояние пери­ферического сердца и ослабление деятельности центрального - все это может быть в зависимости от резко пониженной функции надпочечных желез и хромаффинной системы. Можно представить себе и не столь резкое изменение функции только что указанных органов, как в приведенном примере. Мне встречались случаи необычай­ной слабости молодых людей, так что они уставали от очень небольшой прогулки, и ни железо, ни мышьяк, ни стрихнин, ранее назначаемые, не устраняли этой слабости, а адреналин производил очень ясный, относительно быстрый положительный эффект. Невольно мыслилась в подобных случаях наличность недостаточности надпочечных желез. Однако, чтобы установить особую нозологическую форму insuff. suprarenalis или считать подобный случай за forme fruste аддисоновой болезни, необходимо иметь большее количество наблюдений. Невольно задаешься также вопросом, не относятся ли к этой категории и некоторые случаи hypotensionis. С другой стороны, могут же быть случаи и усиленной функции надпочечных желез, а стало быть, и избыточное поступление адреналина в организм. Это вполне вероятно по аналогии с другими железами внутренней секреции. А если так, то перенасыщение организма хотя легко распадающимся, но далеко не безразличным веществом не может оставаться без вли­яния. Не зависит ли таким образом от измененной функции надпочечников поража­ющий иногда клинициста ранний артериосклероз у молодых людей, когда тщательно собранный анамнез не указывает никаких обычных этиологических моментов для этого болезненного состояния. Проф. В.А. Оппель, как известно, считает спазм артерий и облитерирующий артериит конечностей, ведущие к гангрене, за результат усилен­ного воздействия секреции надпочечников на сосуды. Результаты его операций уда­ления одного надпочечника ради уменьшения выделения адреналина и прекращения длительного спазма во многих случаях оказались безусловно положительными. Если этот взгляд еще не общепризнан, то этим не умаляется значение благоприятных результатов операции, хотя для окончательного признания взглядов проф. Оппеля необходимы дальнейшие наблюдения и исследования. Важно уже то, что мысль кли­нициста направляется по иному пути сравнительно с привычным, и клиническое суж­дение становится более многосторонним. Недавние наблюдения французских авторов (Н. Vaquez, I. Jacoel) над благоприятным действием инсулина также при спазме артерий, обусловливающим стенокардию, перемежающуюся хромоту и даже омертве­ние, подтверждают до известной степени воззрение проф. В.А. Оппеля, ибо, если эти наблюдения подтвердятся, то благоприятное влияние инсулина в приведенных случаях можно объяснить предполагаемым антагонизмом по влиянию на симпатическую нерв­ную систему адреналина и инсулина, некоторым как бы умеряющим влиянием инсу­лина на силу воздействия адреналина. Наконец, некоторые случаи гипертензии разве не могут обусловливаться избыточным поступлением адреналина в общий кровоток? Повторяем, все это требует проверки, но приводим эти соображения как примеры того направления, по которому может и должна следовать мысль клинициста и в кото­ром кроются пути расширения наших клинических заключений. Нечего и говорить, что к выводам и обобщениям при подобного рода наблюдениях надо относиться очень осторожно и критически. Эндокринологические функции в организме насколько важны, настолько же и сложны, следовательно, необходима сугубая осмотрительность в своих заключениях со стороны экспериментаторов и клиницистов.

Из всего сказанного ясно, что в настоящее время нельзя рассчитывать на удов­летворительную классификацию "эндокринных" болезней. Классификация является всегда выражением большего или меньшего совершенства в развитии данной науки; находящаяся же в периоде развития и формирования наука может давать материал лишь попыток классификации составляющих его частей. Так, в нашем руководстве последняя часть его озаглавлена как "дополнения". В эту часть входят такие болезни, относительно которых нет еще твердо установившихся воззрений и точное опреде­ление которых должно зависеть от успешности дальнейших исследований. Я хотел бы здесь обратить внимание на первую главу этого дополнения; она озаглавлена как "плюригландулярный синдром". Этот последний термин употреблен в данном случае намеренно, чтобы указать на неопределенность тех форм болезней, при кото­рых находят патологоанатомические изменения во многих эндокринных органах; так, например, встречается иногда сифилитическое поражение щитовидной железы, которое вызывает сложную картину дистиреоза. Можно представить себе, что одновременно или последовательно той же инфекцией будут поражены и некоторые другие члены эндокринной системы; клинически это выразится плюригландулярным синдромом, но, если задать вопрос, какая перед нами в таком случае нозологическая единица, то, я полагаю, не колеблясь, надо ответить: люэс. То же может относиться к tbc и к другим этиологическим агентам. Кроме того, при многих заболеваниях точно так же одновременно или чаще последовательно выступают симптомы множественного пора­жения желез внутренней секреции. При ожирении, например, дело нередко начинается с того, что больной, будучи ребенком, был толст, но не настолько, чтобы на это обра­щалось особенное внимание; с возрастом это ожирение увеличивается то постепенно, то толчками, и к этому рано или поздно присоединяются ненормальности со стороны половых органов (неправильности регул или даже аменорея у женщин, ослабление половой функции при нормально развитых половых органах у мужчин). Кроме этого, отмечаются такие явления, как уменьшенная потливость, уплотнение подкожной клетчатки голеней, выпадение волос, ослабление прежде хорошей памяти и т.п., - одним словом, симптомы, ясно указывающие на измененную функцию щитовидной железы. Таким образом, в подобных случаях мы имеем дело, несомненно, с множественно-эндо­кринным заболеванием, и надо думать, что первичным поражением было изменение гипофиза, а последовательно и половых органов, и щитовидной железы. Клинически отметить, что в данном случае изменена функция многих желез внутренней секреции, конечно, очень важно и необходимо для понимания клинической картины, и только в этом смысле можно говорить здесь о плюригландулярном заболевании, но создавать из подобных синдромов самостоятельные нозологические единицы в настоящее время вряд ли возможно. Во многих заболеваниях, основанных на эндокринной ненормаль­ности главным образом той или другой железы, можно очень часто, если не всегда, отметить уклонения от нормального состояния и некоторых других желез; правда, иногда в очень слабой степени. А если так, то понятие о множественном эндокринном заболевании явится очень распространенным. На это обстоятельство я указываю ради того, чтобы обратить внимание на отличительную черту эндокринных заболеваний в том смысле, что они редко бывают совершенно унитарными. Я, помещая это заме­чание во введении, повторяю, что этот вопрос требует еще разрешения и критического к себе отношения.

Если учение о процессах внутренней секреции значительно изменило, дополнило и уяснило многие стороны клинических наблюдений и наших воззрений на отдель­ные формы болезней, то и некоторые состояния организма, которые мы не считаем болезнями, но которые имеют огромное значение в социально-бытовом отношении, находят свое объяснение в тех же эндокринных влияниях на организм. Теперь нам известно, что рост, питание, развитие, интеллект развивающегося организма находятся в зависимости от функции эндокринных органов, помимо воздействия внешних аген­тов на организм вообще. Воспитывать растущие организмы надо было бы так же, как и лечить, т.е. индивидуально, а не по шаблону. Начало такому подходу при воспитании детей было положено уже несколько лет тому назад проф. Россолимо, давшим методы и схемы для определения и регистрации индивидуальной характеристики детей. Правда, это относилось главным образом к дефективным детям, но этот метод исследования должен бы быть распространен на всех детей вообще, тогда воспитание и образование их получило бы более прочную основу, было бы более целесообразным и плодотвор­ным. При таком изучении детского организма, несомненно, можно было бы установить во многих случаях влияние эндокринных органов. Это влияние рельефно выступает при резко выраженной микседеме, инфантилизме, чрезмерно раннем половом разви­тии и т.п., однако и при нерезко выраженных уклонениях от нормы, не считающихся патологическими, можно также найти объяснение этих состояний в ненормальных функциях одной или многих желез внутренней секреции; уместное применение органотерапевтических препаратов даст возможность во многих случаях в значительной мере устранить или ослабить эти дефекты. Таким образом, влияние эндокринологии распространится в будущем не только на область клинических проявлений, но войдет и в сферу педологии.

Открытие инсулина Бантингом в 1922 году оказало огромное влияние на дальнейшее развитие эндокринологии, показав на новом и ярком примере, что может она нам дать. Если в настоящее время, несмотря на большое количество работ, посвященных изуче­нию факторов, совокупные действия которых выражаются в инсулинном эффекте, еще многое остается неясным, то во всяком случае изучение действия инсулина должно очень способствовать уяснению процессов углеводного и жирового обмена и роли в этом обмене адреналина.

Изучение эндокринологии привело к практическому приложению в жизни добы­тых этим путем данных. Попытки Brown Sequard'a омолодить организм при помощи введения тестикулярных экстрактов и Murray'H по отношению к щитовидной железе, о чем было уже упомянуто, положили начало органотерапии. Идея о возможности применения для лечения больных органов выделений животных мелькала в умах врачей еще с древних времен. В китайской медицине также много есть препаратов, относящихся к органотерапии; можно, например, упомянуть о знаменитых пантах. Это измельченные рога самцов маралов (род оленей), развивающиеся у этих животных в пору их полового стремления. Можно думать, что гормоны половых желез, вызывая вторичные половые признаки и обусловливая половое возбуждение животных, скопля­ются и сохраняются во внутренней богатой кровью мякоти этих рогов, употреблению которой приписывается омолаживающее или по крайней мере бодрящее действие на слабый или стареющий организм. Имеет ли это органотерапевтическое средство дей­ствительное значение, мы точно не знаем, но веками не исчезнувшее практическое применение пант и их необычайно высокая цена как бы говорят за реальное значение этого средства. Однако эта, как и все другие попытки применения органов животных для терапии, отличалась в доэндокринологический период исключительно эмпири­ческим характером. Но когда взорам исследователей открылась совершенно новая глава в физиологии, получившая затем наименование эндокринологии, и когда многое уже было усвоено из этой главы, только тогда органотерапия получила надлежа­щее развитие. Не только физиология и патология были обогащены эндокринологией, но и фармация с фармакологией должны были увеличить свое содержание и ввести в свою сферу много нового и ценного. Если больной микседемой совершенно перерож­дается под влиянием только одного тиреоидина (тиреокрина); если очень ослабленные или даже прекратившиеся сокращения беременной матки вновь с силой возникают под влиянием препаратов из задней доли мозгового придатка; если инсулин, введен­ный сахарному диабетику, находящемуся уже в коматозном состоянии и готовому уме­реть, воскрешает его и возвращает к жизни; если больной несахарным мочеизнурением избавляется от мучительной жажды и от непомерно частого мочеиспускания благо­даря только приемам питуитрина, то достаточно и этих примеров, чтобы дать понятие о значении и ценности органотерапевтических препаратов. Да и в самом деле, что может быть рациональнее той терапии, при помощи которой мы вводим в организм физиологический агент, недостаток которого или отсутствие обусловливает болезнь. Мы вводим средство, добываемое из органов другого животного, так как по отношению к веществам, называемым гормонами, все животные, обладающие соответственными органами, по-видимому, эквивалентны. Это обстоятельство как бы объединяет весь животный мир и именно в сфере воздействия на жизненные процессы тех агентов, которые стимулируют и регулируют эти процессы. Спорынья давно уже известна своим влиянием на матку, аналогичным питуитрину, но, конечно, нетождественным. Можно полагать, что в растительных организмах, как и в животных, вырабатываются вещества, действующие фармакологически весьма сходно, а это еще более подкрепляет идею о единстве жизненных процессов во всем царстве жизни. Само собой разумеется, что это нисколько не уменьшает значения фармацевтических средств как таковых. Органотерапия обещает в будущем очень много; она явится не только дополнением к фармации, но, может быть, и займет в терапии преобладающее место. Пока это лишь область предположений, основанных, впрочем, на солидных положительных данных. Органотерапия находится пока еще в зачаточном периоде, и нужно еще очень много работ, чтобы достигнуть представляющихся нашему сознанию результатов. Здесь я бы хотел указать еще на одну, по моему мнению, очень важную сторону дела, до сих пор еще едва затронутую. Аналогия или антагонизм в действии на животный организм органотерапевтических и фармацевтических препаратов наводит на мысль о необходи­мости изучения взаимного влияния тех и других на организм. Проф. Сошественский своей работой над влиянием хинина и адреналина на сосуды изолированного уха кролика показал, что обычное влияние адреналина значительно ослабляется хинином: сосуды переживающего уха, если через них был пропущен предварительно Рингер-Локковский раствор, содержащий хинин, уже не суживаются при последующем про­пускании через те же сосуды Рингер-Локковского раствора с адреналином, так резко суживающим сосуды, если пропускать этот раствор без предварительного влияния хинина на сосуды.

В этом отношении представляют большой интерес опыты Reid Hunt'а, американ­ского фармаколога. Оказывается, что введение малых доз (0,0001) сухого вещества щитовидной железы белым мышам задерживает разложение ацетонитрила в организме, и эти мыши становятся устойчивыми к ацетонитрилу: он их не отравляет, так как только при разложении ацетонитрила в организме образуется из этого соединения отравляющая животная синильная кислота. Точно такое же задерживающее действие препаратов щитовидной железы относится и к морфию. Но только в этом случае эффект получается обратный: насыщенные препаратом щитовидной железы животные скорее отравляются морфием, ибо разложение его задержано этим препаратом. Gottlieb подтвердил эти данные Hunt'а количественным определением морфия в крови нор­мальных и тиреоидизированных животных. Лишенные же щитовидной железы крысы разрушают морфий быстрее и переносят его лучше, чем нормальные (D. Med. W., 1911, № 47).

Эти примеры дают право предполагать, что во многих фармацевтических препаратах мы, вероятно, найдем средства и усиливающие, и ослабляющие, и изменяющие обыч­ные воздействия на организм наших органотерапевтических препаратов, и наоборот, не говоря уже о том, что те же фармацевтические средства могут оказывать влияние и на внутрисекреторную деятельность организма. Подтверждение или опровержение этих идей принадлежит будущему, но нельзя не признать, что эндокринология и в этом отношении может оказать огромную услугу клинической практике.

Мы здесь еще совершенно не касаемся вопроса о влиянии физических факторов на эндокринную деятельность организма. Но вряд ли возможно сомневаться в том, что эти факторы изменяют деятельность органов внутренней секреции. Этот вопрос почти еще совсем не затронут экспериментальными исследованиями, да и клиническая прак­тика дает в этом отношении очень мало указаний. Нам хорошо известно, например, вредное влияние, оказываемое солнечными ваннами на больных базедовой болезнью или на только предрасположенных к ней. Солнечными ваннами в настоящее время так бессмысленно злоупотребляют, что недостатка в подобных наблюдениях нет, но от чего зависит это вредное влияние, на это можно ответить только более или менее остроумными предположениями.

Резюмируя все вышеизложенное, можно сказать следующее. Клиническая картина была тем primum movens, который дал толчок к знакомству с процессами внутрен­ней секреции. Открывшийся мало-помалу новый отдел физиологии обратно оказал огромное и благотворное влияние на клиническую практику, обнаружилась этиология многих до того времени неясных заболеваний, получилась возможность более точной диагностики как отдельных болезней, так и многих симптомов, появляющихся в тече­ние острых хронических болезней. Эндокринология дала клинической практике орга­нотерапию, нашедшую себе ценное приложение у постели больных и могущую оказать не менее ценные услуги при воспитании подрастающих поколений. Таким образом, эндокринология существенно пополнила фармацевтический арсенал вполне рациональ­ным материалом. Что добыто в области эндокринологии, то и теперь уже представляет собой солидный научный капитал, а обещает она еще больше. Заманчивая перспек­тива, открываемая эндокринологией в сфере экспериментальных и клинических иссле­дований, невольно увлекает. Вот почему на этом пути надо быть особенно осторожным и неодносторонним. Увлечение одной какой-нибудь стороной той или другой науки бывает плодотворно для деятеля, работающего в этой области, ибо оно одухотворяет и стимулирует; но оно же подчас может привести к излишнему увлечению в том смысле, что значение разрабатываемой им отрасли знания слишком переоценивается и представляется более распространенным, чем оно на самом деле есть. В настоящее время, как уже было упомянуто, слышатся голоса, говорящие об уменьшающемся значении эндокринологии, так как она лишается будто бы самостоятельности, ибо вну­трисекреторные функции могут оказывать свое влияние лишь при содействии нервной системы, при изменении ионизации окружающей клетку среды или при изменении коллоидального состояния самих клеток. В силу этих обстоятельств говорят о нервнокринном, об ионнокринном и, пожалуй, о коллоиднокринном влиянии, а не только о чисто эндокринном. Но разве все это умаляет хоть сколько-нибудь значение эндо­кринологии как таковой? Да и все вышеупомянутые процессы разве не зависят в иных случаях от функций органов внутренней секреции? Все это только расширяет наши эндокринологические сведения и более многосторонне знакомит нас с соотношениями, которые имеют место в животном организме между процессами внутренней секреции, с одной стороны, и с явлениями в нервной системе и в физико-химических отноше­ниях - с другой. Обусловливаемая этими обстоятельствами необходимость многосто­роннего изучения вопросов, соприкасающихся с эндокринологией, ставит эту послед­нюю на более правильный и твердый путь; перспективы же, открываемые процессами внутренней секреции как в научном, так и в практическом отношении, становятся от этого еще более обещающими, а стало быть, и еще более заманчивыми.

Материалы данного сайта распространяются на условиях лицензии Creative Commons Attribution 4.0 International License («Атрибуция - Всемирная»)